“Древнейшее и сильнейшее чувство человека – это страх, а самый древний и сильный страх – страх неведомого.” Г.Ф.Л.
«Тайна Грозного старика» - это попытка анализа образа старика и некоторых элементов рассказа «The Terrible Old Man» в контексте творчества Г.Ф.Лавкрафта и его наследия.
“Древнейшее и сильнейшее чувство человека – это страх, а самый древний и сильный страх – страх неведомого.” Г.Ф.Л.
Давненько меня не было в сообществе, поэтому я к вам не с пустыми руками. Хочу предложить вашему вниманию своё небольшое литературоведческое эссе "Ужас со дна океана", посвящённое образу шогготов в творчестве Лавкрафта и его последователей. Основной акцент в работе сделан на вдохновлявших Лавкрафта источниках, как литературных, так и вполне реальных. Эссе можно скачать в формате pdf, по этой ссылке .
Здравствуйте! Как вы думаете, Станислав Лем мог вдохновляться Лавкрафтом? Мне кажется, может быть связь между Азатотом и Солярисом, определенное сходство есть. И все эти образы с мозгами в цилиндрах ("Шепчущий во тьме") и всякие более масштабные и более умные разумы с далеких планет, да и земные ученые, каким-то Солярисом чуть-чуть отдают)) (Вчера фильм "Шепчущий во тьме" смотрел, по свежим впечатлениям, так сказать)
Здравствуйте, господамы лавкрафтолюбы! Как многие, несомненно, знают, сейчас мимо Юггота (Плутона) летит американский летательный аппарат и фоткает эту планету. Еще вчера начал. Кто что по этому поводу думает?
Фюсли (или в других вариантах перевода) Фюссли, Фузели (Fussli, Fusely) Иоганн Генрих (Генри) (1741-1825), швейцарский и английский живописец, график, писатель, историк и теоретик искусства.
Очень краткая биографияГенрих Фюсли учился на теологическом факультете университета в Цюрихе; в 1765-1770 и с 1779 жил в Великобритании, в 1770-1778 годах работал в Италии, где сблизился с кружком философа и историка искусства Винкельмана, изучал произведения античного искусства, испытал влияние Микеланджело. Фюсли не завершил своего богословского образования, так как, ему пришлось бежать из Цюриха, в связи с публикацией сочинения, написанного им против одного бесчестного должностного лица. Фюсли скитался несколько лет по Германии, пока, благодаря своему переводу Шекспировского “Макбета” и “Писем леди Монтэгю”, не познакомился с английским посланником в Берлине и, по его приглашению, не отправился в 1765 году в Лондон. В Англии Фюсли сперва жил переводами английских и немецких книг, затем, наслушавшись академических речей художника Рейнолдса, заинтересовался искусством. Знаменитый корифей английской живописи Джошуа Рейнолдс, с которым Фюсли вошел в личное знакомство, посоветовал ему бросить перо и приняться за карандаш и кисти. Послушав Рейнолдса, Фюсли в 1770 году отправился в Италию, сблизился в Риме с Иоганном Винкельманом и Антоном Менгсом, в течение многих лет усердно изучал античное искусство и творчество Микеланджело Буонарроти. Возвратившись в 1779 году в Лондон уже вполне готовым художником, Фюсли достаточно быстро завоевал признание английских художественных кругов и, как художник, стал известен с переиначенной фамилией "Фузели". В 1788 году лондонская Королевская академия художеств приняла Фюсли в свои ряды. В 1799 году Фюсли был назначен профессором, а в 1804 году директором Академии художеств. С этого времени Фюсли посвятил себя почти исключительно литературным трудам, связанным с искусством, (переработка “Словаря живописцев” Пилькингтона, 1805—1810; издание труда “Пятьсот лекций о художниках”, 1820; перевод на английский язык книги Лафатера “Физиономика”). Как живописец, Фюсли в свое время нравился английской публике почти также, как и его современники, Рейнолдс и Уэст, хотя был слабее этих живописцев во многих отношениях.
Существует книга, посвященная творчеству Фюссли , изданная относительно недавно - Шестаков В. П. Генри Фюзели: дневные мечты и ночные кошмары. М.: Прогресс-Традиция, 2002.
А вот и картины. принадлежащие его кисти.
Одна из самых известных - "Кошмар". Говорят, она висела в приемной Зигмунта Фрейда
Как известно, ГФЛ в своих рассказах, устами героев называл художников, в разное время привлекавших его внимание, любимых им, а иной раз вызывавших восхищение. Надеюсь, что краткий рассказ о них не будет противоречить тематике сообщества, тем более, что свою живописность и глубину рассказы Лавкрафта брали, конечно же, и от живописи, так интересовавшей его самого. Одним из тех, чье искусство ГФЛ отметил в рассказе "Натура Пикмана" (в недавнем переводе - "Модель Пикмана") был Сидни Сайм.
Сидни Сайм (1867-1941) - английский художник, известный своими фантастическими картинами и, среди прочего, иллюстрациями к сказкам лорда Дансени.
и немного иллюстраций к, собственно, рассказам лорда Дансени
Ровно 120 лет назад, 20 августа 1890 года в городке с говорящим названием "Провиденс" родился тот, кому будет суждено войти в историю мировой фантастики: Говард Филлипс Лавкрафт. Он был консерватором по своей натуре и в мыслях любил возвращаться в прошлое, обожал кошек и прогулки с друзьями, любил мороженое и шоколадные конфеты. При жизни круг знатоков и поклонников его творчества был весьма незначителен. Сам он считал себя лишь подражателем своих любимых писателей - По, лорда Эдварда Дансейни и Мэйчена. Однако, кошмары, запечатленные им в бумаге, были его собственными, а спустя годы после его кончины эти кошмары стали нашими.
Аннотация: Перевод известного письма Г.Ф. Лавкрафта, где пересказывается его сон, который позднее ляжет в основу рассказа "Показания Рэндольфа Картера" (название текста условное, дано переводчиком, то бишь, мной). lexxnet
Появление "Рэндольфа Картера"
Письмо Лавкрафта к Галломо от 11 декабря 1919 года
читать дальше Прежде чем покончить с темой Лавмена и страшных историй, хочу пересказать вам жуткий сон, явившийся мне после последнего письма C.Л. Мы как раз подробно обсуждали байки о потустороннем, и он порекомендовал мне несколько страшных книг; так что он сразу припоминался мне при всякой мысли о кошмарах или о сверхъестественно ужасном. Не помню, с чего начался этот сон или о чем он вообще был. В моей памяти сохранился лишь один буквально леденящий кровь фрагмент, чей финал все никак не дает мне покоя. Мы - по некой жуткой, но неведомой причине - были на очень странном и очень древнем кладбище, которое я так и не узнал. Полагаю, ни один уроженец Висконсина не может вообразить себе подобного - но они есть у нас, в Новой Англии: жутковатые старинные погосты, где надгробные камни покрывают странные письмена и гротескные узоры, вроде черепа и скрещенных костей. Порой по ним можно немало побродить, но так и не наткнуться ни на одну могилу моложе ста пятидесяти лет. Однажды, когда Кук издаст обещанный MONADNOCK, вы увидите мой рассказ "Склеп", навеянный одним из подобных мест. Так выглядело место действия и моего сна - страшноватая лощина, поросшая грубой, какой-то отталкивающей длинной травой, из которой выглядывали отвратительные камни и нагробия из крошащегося сланца. На косогоре было несколько склепов, чьи фасады пребывали в крайнем обветшании. У меня была диковатая мысль, что ни одно живое существо не ступало по этой земле много веков, пока не появились мы с Лавменом. Стояла поздняя ночь - возможно, предрассветные часы, поскольку ущербный серп луны стоял довольно высоко на востоке. Лавмен тащил, забросив на плечо, переносное телефонное устройство, а я нес два заступа. Мы направились прямиком к низкой гробнице близ середины жуткого погоста и начали счищать и с нее поросшую мхом землю, что за бесчисленные годы намыли на нее дожди. Лавмен во сне выглядел точь-в-точь, как на снимках, которые он мне прислал - крупный, крепкий молодой человек, нимало не семитской внешности (хотя и смуглый), и очень красивый - если бы не торчащие уши. Мы не разговаривали, пока он, положив свое телефонное снаряжение и взяв лопату, помогал мне счищать землю и сорную траву. Казалось, что мы оба чем-то поражены - почти потрясены. Наконец, мы завершили подготовку, и Лавмен отступил на шаг, чтобы обозреть гробницу. Похоже, он точно знал, что собирается сделать, и я тоже понимал - хотя сейчас я не могу вспомнить, что именно! Все, что я помню, - мы воплощали некую идею, которую Лавмен обрел в результате истового чтения неких редких старых книг, единственными сохранившимися экземплярами которых он владел. (У Лавмена, как тебе, возможно, известно, огромная библиотека редких первых изданий и прочих сокровищ, любезных сердцу библиофила.) Произведя в уме какие-то расчеты, Лавмен вновь взялся за лопату и, используя ее как рычаг, попробовал приподнять ту плиту, что покрывала гробницу сверху. Но ему не удалось, так что я подошел и стал ему помогать своей лопатой. Наконец, мы раскачали камень, совместными усилиями приподняли его и столкнули в сторону. Под ним был темный ход с пролетом каменных ступеней, но столь ужасны были испарения, вырвавшиеся из ямы, что нам пришлось на время отступить назад, воздержавшись от дальнейших наблюдений. Затем Лавмен подобрал телефон и начал разматывать провод - при этом впервые заговорив. - Мне, правда, жаль, - сказал он мягким, приятным голосом, вежливым и не очень низким, - просить тебя остаться наверху, но я не отвечаю за последствия, если ты отправишься со мной вниз. Откровенно говоря, я сомневаюсь, что кто-то с твоими нервами сможет вынести такое. Ты не представляешь, что мне предстоит увидеть и сделать - даже после того, что было написано в книге, и того, что я рассказал тебе, - и я не думаю, что без стальных нервов возможно спуститься вниз и выйти оттуда живым и в здравом уме. В любом случае, там не место для того, кто не может пройти армейскую медкомиссию. Я обнаружил эту штуку, и я в каком-то смысле отвечаю за того, кто пошел со мной - так что и за тысячу долларов я не позволю тебе так рисковать. Но я буду сообщать тебе о каждом своем шаге по телефону - видишь, здесь достаточно провода, чтобы добраться до центра Земли и обратно! Я заспорил с ним, но он ответил, что, если я не соглашусь, он все прекратит и найдет себе другого спутника - он упомянул какого-то "доктора Берка", совершенно незнакомое мне имя. И добавил, что мне нет смысла спускать в одиночку, поскольку только у него есть ключ к происходящему. В конце концов, я согласился и с телефоном в руке уселся на мраморную скамью у разверстой могилы. Он вынул электрический фонарь, подготовил телефонный кабель и ушел вниз по волглым каменным ступеням - только изолированный провод зашуршал, разматываясь. Минуту я следил за отсветом его фонаря, но внезапно тот потух, словно на каменной лестнице оказался поворот. Стало совсем тихо. Потом настал срок тупого страха и тревожного ожидания. Ущербная луна карабкалась все выше, и туман, или мгла, казалось, сгущался в лощине. Было страшно сыро от росы, и как-то раз мне почудилась сова, мелькнувшая среди теней. Затем в телефонной трубке раздался щелчок. - Лавкрафт... по-моему, я это нашел, - голос звучал напряженно и взволнованно. Затем короткая пауза, а следом - слова, наполненные неописуемым трепетом и ужасом. - Господи, Лавкрафт! Видел бы ты то, что вижу я! - До крайности взволнованный, я вопрошал, что происходит. Лавмен отвечал дрожащим голосом: - Я не могу тебе сказать... не смею... такое мне и во сне не снилось... не могу сказать... Этого достаточно, чтобы свести с ума... постой... что это? - Затем пауза, щелчки в трубке, и подобие отчаянного стона. И снова голос: - Лавкрафт... ради Бога... все кончено! Беги! Беги! Не теряй времени! - Весь вне себя, я лихорадочно просил Лавмена сказать мне, что происходит. Он ответил только: - Неважно! Торопись! - Тогда сквозь страх я ощутил что-то вроде обиды - меня раздражало, что можно поверить, что я так просто брошу товарища в беде. Не обращая внимания на его предупреждение, я сообщил ему, что спускаюсь на помощь. Но он закричал: - Не будь дураком... слишком поздно... это бессмысленно... теперь не ты, никто ничего не поделает. - Казалось, что он успокоился - жутким, обреченным спокойствием, словно увидев и признав неминуемую, неизбежную погибель. Но все же его явно беспокоило, что я нахожусь в некой неведомой опасности - Бога ради, выбирайся оттуда, если найдешь дорогу! Я не шучу... Прощай, Лавкрафт, мы больше не увидимся... Господи! Беги! Беги! Когда он выкрикивал последние слова, его голос стал безумным и пронзительным. Я пытаюсь как можно точнее припомнить слова, но этот тон воспроизвести не могу. Затем последовало долгое - чудовищно долгое - молчание. Я пытался броситься на помощь Лавмену, но меня как параличом разбило. Малейшее движение было невозможным. Правда, я мог говорить и продолжал в волнении звать в трубку: - Лавмен! Лавмен! Что это? Что случилось? Но он не отвечал. А затем случилось нечто немыслимо ужасное - кошмарное, необъяснимое, почти неописуемое. Как я уже сказал, Лавмен замолчал, но после бесконечного промежутка испуганного ожидания в трубке раздался новый щелчок. Я позвал: - Лавмен... ты там? И в ответ раздался голос - голос, что я не могу описать никакими человеческими словами. Сказать, что он был глухим... очень глубоким... неровным... студенистым... бесконечно отдаленным... неземным... гортанным... хриплым? Что мне сказать? В телефоне я слышал его... слышал, сидя на мраморной скамье на на том древнем неведомом могильнике среди крошащихся надгробий и гробниц, высокой травы и сырости, полета сов и ущербного серпа луны. Прямо из могилы он исходил, и вот что он произнес: - ГЛУПЕЦ, ЛАВМЕН МЕРТВ!
Вот и вся эта проклятая история! Во сне я потерял сознание и в следующий миг проснулся - с первоклассной головной болью! Я так и не знаю, что это было - что на (или под) земле мы искали, или чьим был тот кошмарный голос в конце. Я читал об упырях... о могильных призраках... но черт... головная боль, которую я заработал, оказалась похуже сна! Лавмен посмеется, когда я перескажу ему этот сон! Со временем я собираюсь включить эту сцену в какой-нибудь рассказ, как включил другой сон в "Рок над Сарнатом". Не знаю, правда, имею ли я право претендовать на авторство того, что мне приснилось? Ненавижу ставить себе в заслугу то, до чего я на самом деле не дошел сознательно, своим умом. Хотя, если не себя, кого же, Бога ради, тогда хвалить? Колридж объявил своим "Кубла Хана", так что, пожалуй, объявлю-ка я эту вещь своей, и черт с ним со всем! Но, не поверишь, что за проклятущий сон!
Примечание переводчика: Вот таким образом и появился Рэндольф Картер, любимый протагонист и альтер-эго ГФЛ... по крайней мере, его автор не убил, но вывел в целых пяти произведениях, считая "Неведомый Кадат" (и не считая беглого упоминания в "Чарльзе Декстере Варде"), - беспрецедентный случай! Сэмюэль Лавмен, один из лучших друзей ГФЛ, стал Харли Уорреном. О нем будет рассказано в 9-ой главе биографии Джоши; Лавмен был тремя годами старше Лавкрафта, был довольно неплохим поэтом, евреем ("семитская внешность", да) и, самое любопытное, гомосексуалистом. Слово "Галломо" (Gallomo) составлено из первых слогов фамилий Альфреда Гальпина, самого Лавкрафта и Мориса Мо (в сети письмо ошибочно помечено как адресованное Огюсту Дерлету).
Мы не знаем, где находится Рэндольф Картер и в каких неописуемых далях он пребывает - о всем этом мы способны лишь строить туманные фантастические предположения, поскольку у нас нет информации о его состоянии или внешнем виде, о его физической либо энергетической форме или тем более возрасте, а также мы не имеем источников, что позволяли бы нам определить координаты реальности в которой он мог очутиться, и лишь обрывочные сведения дают нам возможность восстановить приблизительную картину его необыкновенного бытия. читать дальшеРэндольф Картер, как и его далекие предки, был сновидцем - эта удивительнейшая и редчайшая способность, безусловно, пришла в его кровь по материнской линии. Ничего не известно о его отце, и мы имеем лишь упоминания о детстве Картера, проведенного в загородной усадьбе, изредка называемой то поместьем, то особняком Картеров, расположенной неподалеку от Аркхэма, усадьбе, где жили его мать, дед и прадед. Мы находим осторожные упоминания о его древних предках - о крестоносце с горящими глазами, что попал в плен к сарацинам и первом Рэндольфе Картере, который жил в эпоху королевы Елизаветы и увлекался магией; и об Эдмунде Картере, в 1692 году чудом избежавшего виселицы в Салеме в пору охоты на ведьм, бежавшего в Аркхем, затерявшийся между высокими холмами. Он спрятал в старинной шкатулке большой серебряный ключ, доставшийся ему по наследству. К слову, серебряный ключ, безусловно, представляющий необыкновенный интерес для многих из нас, был изготовлен на земле, в Гиперборее, и способен изменять угол наклона плана человеческого сознания. Он довольно крупных размеров и покрыт арабесками и узорами, совпадающими с одной главой гробовдохновенного "Некрономикона" безумного араба Абдулы Аль-Хазреда и написанного на языке одной с ним культурной традиции. Исходя из его описаний, можно предположить, что серебряный ключ скорее является функциональным приспособлением с подвижными элементами, которому придали известную людям форму. Однако подчинить все могущество серебряного ключа возможно лишь при наличии особого пергаментного свитка. Несколько слов о природе и особенностях этого бесценного артефакта: его символы способны многократно увеличить силу ключа, и позволить менять не только угол наклона плана человеческого сознания, но и планетарный угол, с помощью которого можно свободно путешествовать во времени, не меняя своей телесной оболочки. Также в свитке разъясняется, что должен делать очутившийся в иных мирах для возвращения на землю. У свитка есть аналогии, скорее всего, различные по содержанию, но идентичные по силе могущества - у Харли Уоррена (мистика из Южной Каролины, посвятивший себя изучению языка наакаль) был очень похожий свиток, но изготовленный из папируса, и, перечитывая его, он каждый раз вздрагивал от ужаса. Еще один аналогичный свиток находился в бостонском музее Кэбот, что располагается в квартале Бичер Хилл. В 1819 году там был оборудован зал мумий, а 1879 туда поступила необычайная мумия из циклопического склепа, что был на призрачном острове. Свиток был вместе с мумией, и представлял собой голубоватую пленку (предполож. на свитке племени птагов- внутренней поверхностью кишок исчезнувшего вида ящериц якит), покрытую дочеловеческими иероглифами также имеющими отношения к текстам гробовдохновенного "Некрономикона". Этот свиток был создан на земле Му, для уничтожения адского наследия сыновей Юггота, Гатаноа и содержал заветную формулу против монстра. Автором свитка является Т'юог, Великий Жрец Шеб-Ниггурата, чья мумия отныне покоится в бостонском музее. Мы еще вернемся к серебряному ключу и таинственному свитку, поскольку именно они являются ключевыми моментами в жизни Рэндольфа Картера - за тысячи лет до его появления на свет, в начале его жизненного и пути и по завершению его человеческого существования.
Рэндольф Картер издал свой первый крик под сенью земного неба в 1874 году, не в октябре, ноябре или декабре. Скорее всего это был конец августа или начало сентября. Как упоминалось раннее, дом его предков находился неподалеку от Аркхэма, но, поскольку он многие годы провел в Бостоне, мы не можем точно определить место его рождения, если на то там не укажут достоверные источники. В октябре 1883, когда ему шел десятый год, произошло то знаменательное событие, что оставило отпечаток на всю дальнейшую жизнь Картера. По привычке убежав в лес, он забрел в пещеру, именуемую местными "Змеиное Логово", и несшую на себе ворох страшных преданий, и провел там целый день, вернувшись молчаливым и странным. Пещера находилась неподалеку от поместья Картеров и не было смельчака, что рискнул бы податься туда, куда в мальчишеской безрассудности или бесстрашии ринулся Рэндольф Картер, хотя его, возможно, влекли туда совершенно иные причины. С того знаменательного дня Картер начал меняться, - это отметил в тот же вечер его старший на 10 лет кузен Эрнст К. Эспинуолл. Картер обрел дар предвидения, состоящий из путанных необъяснимых предчувствий, он глубоко ушел в себя и обрел странные фантастические сновидения - перед его внутренним взором возникали неописуемые образы, которыми, будучи невинным ребенком он стремился поделиться с окружающим его миром. Следовательно, его детство прошло в поместье за чертой Аркхэма. Он покинул отчий дом в 1888 году, когда ему было 14 лет, и вернулся туда лишь спустя долгие годы, чтобы завершить свой жизненный путь как человека. Дар предвидения не покидал Рэндольфа Картера на протяжении всей его жизни - ярчайшим примером может послужить один случай, когда ему было 23 года. В 1897 знакомый путешественник упомянул в своем рассказе французский город Беллуа-ан-Сантер, и молодой Картер испытал непередаваемый ужас. Годы спустя, он едва не нашел в этом городе свою смерть, к чему мы вернемся позже. В 1900 году умер его старый слуга Бенджа - это важный момент, учитывая, что Картеру еще предстоит встреча с ним перед тем, как он сумел открыть врата серебряного ключа. В тот год ему исполнилось 26 лет. Наши знания о его юности, к моему глубокому сожалению, весьма поверхностны, что оставляет широкий простор для догадок и домыслов, ведь именно в эти годы, скорее всего, Картер и совершил путешествие на вершину Неведомого Кадата, в поисках предзакатного города своих детских снов. В то время он проживал в своей бостонской квартире, и уже знал художника Ричарда Пикмана, который к тому моменту бесследно исчез из мира людей, связав свою дальнейшую судьбу с племенем богомерзких упырей, и позже встретился Картеру на его тернистом пути к вершине неведомого Кадата. Также в то время некий Куранес уже стал правителем в городе Селефаис, долине Оот-Наргай за Танарианскими горами в сновидческом мире. Куранес знал Рэндольфа Картера в мире людей - он тоже был сновидцем, и взалкав обрести мир снов пристрастился к наркотическим веществам, которые привели к его скоропостижной кончине. К слову, смерть его земной оболочки помогла ему переместиться в мир снов, а кроме того, Куранес был одним из тех, кто совершил путешествие в зазвездные бездны, но единственный вернулся оттуда с ясным рассудком. При жизни Куранес проживал в Тревор-тауэрс что находится в Англии и принадлежал к высшему свету. Доподлинно неизвестно, что стало тому причиной, но со временем волшебные сновидения Рэндольфа Картера отдалялись от него и тускнели, а в 1904 году, когда ему исполнилось 30 он перестал видеть сны. После этой несомненной трагедии для опытного сновидца, его жизнь вновь предстает перед нами лишь в виде обрывков и идущих вскользь упоминаний. Чтобы компенсировать непоправимую утрату, Рэндольф Картер погрузился в религию, а когда его постигло разочарование - он переметнулся в лагерь атеистов и безбожников, но они привели его в куда большее расстройство. Он позволил реальности овладеть собой, что неестественно для сновидца, чей смысл существования сосредоточен в хрупкой структуре мира снов, отныне для него утраченного. Рэндольф Картер пустился в путешествия по континентам, впитывая впечатления, что в конце дня неизменно трансформировались в невзрачные серые видения, что могут свободно лицезреть по ночам обыкновенные люди. Так прошло десять лет. В 1914 началась Первая Мировая Война, и Рэндольф Картер, пребывая в возрасте сорока лет был во Франции, вступив в Иностранный Легион. Там он подружился с ученым мистиком и востоковедом креолом Этьен-Лоран де Мариньи которого позже сделал своим душеприказчиком, и который после пропажи Картера проживал в его доме в Новом Орлеане. Следует заметить, что значительно позже, де Мариньи фигурировал в зловещей истории с мумией Т'юога, Великого Жреца Шеб-Ниггурата. Будучи известным мистиком из Нового Орлеана, он написал статью для "Эколт Ревью" в которой провел подробный анализ иероглифов с кошмарного голубого свитка. Это происходило после 5 апреля в 1931 года. Также к мумии и свитку проявлял интерес некий чернобородый индус в тюрбане и забавных нитяных перчатках. Тем временем, шла война и в 1916 году Картер едва не погиб в ходе военных действий в французском городке Беллуа-ан-Сантер, когда ему шел 42 год. Как мы помнил, в теперь далекой юности он уже знал о этих событиях, пусть и смутно, в виде предчувствий, вынудивших его в ужасе содрогнуться при упоминании этого города его приятелем-путешественником. После этого события восстановить хронологию весьма непросто - точно бы счастливое избежание гибели спутало карты судьбы, и последующие даты путаются, и даже имеющиеся у нас числа не вполне достоверны и противоречат друг другу. Этому можно найти множество объяснений - вмешательство высших, необъяснимых сил, что движут нашу вселенную, неточность информантов и ненадежность самой человеческой памяти - нашего единственного источника. Очень важно уяснить это, ведь наша память, единственное, что принадлежит нам и является нашим истинным сокровищем. Накопленный с годами опыт и знание - достояние человека, шанс для простого смертного обрести подобие вечной жизни. И поэтому таким необходимым является восстановление утраченной подлинной истории Рэндольфа Картера - для будущих потомков и заблудших душ, жаждущих обрести потаенные знание о нашем мире и иных мирах. В 1919 году Этьен-Лоран де Мариньи, утверждал, что гостил в Южной Каролине у своего приятеля Харли Уоррена (что уже упоминался раннее и сыграл едва ли не ключевую роль в становлении Рэндольфа Картера). И, несмотря на то, что этот властный и волевый человек, холодного и циничного темперамента нередко подавлял, а порой даже и пугал Картера, нельзя оставить его за страницами этой невероятной истории. На то время был он известен в обществе как мистик из Южной Каролины, посвятивший себя изучению языка наакаль – предначального языка гималайских жрецов. Прежде, чем познакомиться с этим великим человеком, Картер, вернувшись с войны некоторое время продолжал писать романы, хотя и вскоре забросил эти попытки. Он стал собирать библиотеку и накупил множество странных, мистических книг. Он завязал переписку с не менее странными людьми отшельниками, визионерами и феноменальными эрудитами. Там ему сделались доступны тайные бездны человеческой души, древние легенды и события седой старины. Пристрастие к мистике отразилось и на его быте. Он окружил себя редкими вещами, обставил свой бостонский дом в соответствии с изменившимися вкусами и окрасил комнаты в разные цвета, позаботившись о нужном освещении, тепле и даже запахах. Это продолжалось до тех пор, пока он как-то не услышал о человеке с юга Америки, которому привезли из Индии и арабских стран старинные фолианты и глиняные таблицы. Прочитав их и узнав о богохульстве минувших тысячелетий, тот смертельно перепугался и никак не мог оправиться от потрясения. Слухи эти были правдивы лишь отчасти, да к тому же эта часть истории является наиболее недостоверной, поскольку, когда Рэндольф Картер отправился в Южную Каролину он не вернулся обратно в Бостон, а остался с Харли Уорреном на несколько лет (здесь данные тоже неточны - они прожили вместе пять или семь лет). Итак, в ноябре 1919 года, когда Картеру было ни много ни мало - 45 лет, де Мариньи гостил в поместье Харли Уоррена. В то время ему прислали из Индии вещь, что позже стала причиной его исчезновения, и, предположительно, гибели - книга, с большой вероятностью бывшей гробовдохновенным творением безумного араба "Некрономиконом". Впрочем, подтвердить или опровергнуть этот факт нет никакой возможности, поскольку этот, несомненно, интересный экземпляр сгинул в неименуемой бездне вместе с Харли. Это случилось месяц спустя после его получения проклятой посылки, в декабре, когда в небе стояла ущербная луна. Именно здесь находится самая неуклюжая нестыковка - они провели с Харли больше пяти лет, но в 1919 году мистика не стало, а всего за два года до этого Рэндольф Картер едва не погиб на войне во Франции, и даже если некая травма имела место быть и стала причиной его ухода на военную пенсию - образуется всего два года, что никак нас не устраивает. В любом случае после тех кошмарных событий Картер покинул Южную Каролину и задержался в Бостоне, по-видимому, на несколько лет. Затем, воспрянув духом и отбросив скорбные воспоминания , 48-летний Картер вновь появляется в Аркхэме, где все еще продолжает свои труды на литературном поприще. Однако, все же, случай с Харли Уорреном произвел на Рэндольфа Картера тяжелое впечатление, это отразилось, в первую очередь, на его творчестве. Так, сам Картер говорит о мнении одного из его аркхэмских приятелей (Джоэле Мэнтоне, директором Восточной средней школы, который родился и воспитывался в Бостоне, позже проживал в Аркхэме) о своем творчестве: "По его мнению, у меня была нездоровая склонность заканчивать свои рассказы описанием всяческих кошмарных видений и звуков, которые лишают моих персонажей не только мужества и дара речи, но и памяти, в результате чего они даже не могут поведать о случившемся другим." Этот разговор имел место быть, когда Картер внось вернулся в Аркхэм, где продолжил издаваться. Это было примерно в 1922 году (Картеру 48 лет), поскольку в в январском выпуске Уисперс за 1922 год был опубликован его рассказ "Чердачное окно", который и стал центром обсуждения этих достопочтенных людей на кладбище Аркхэма, у заброшенного дома. В 1924, когда ему исполнилось 50, после двадцатилетнего перерыва он вновь стал обретать свои сны. Он полностью замкнулся в себе, погрузившись в воспоминания и ощущения, шаг за шагом продвигаясь к тому, чтобы вернуть себе былые способности. Четыре года спустя, седьмого октября 1928 года он, взяв шкатулку, покрытую страшной резьбой, в которой находился свиток пергамента и серебряный ключ, обнаруженные им на чердаке обветшавшего поместья Картеров, и в которое он вернулся спустя сорок лет, сновидец Рэндольф Картер, бросив машину, отправился в лес, к пещере, именуемой Змеиным Логовом, куда он забирался, будучи еще 9-ти летним мальчишкой. Он исчез, а ливень смыл все следы, полиция обнаружила лишь потерянный платок и оставленную в машине шкатулку с пергаментным свитком, покрытым неведомыми знаками. Рэндольфу Картеру было 54 года, когда он, воспользовавшись серебряным ключом, покинул мир людей. На этом его биографию можно счесть завершенной, но после событий, которые невозможно упомянуть в двух словах, Картер снова появился в Аркхэме, два года спустя, 10 октября 1930 года, в тот же осенний день в том самом месте он появился вновь, лишенный человеческого облика, но не утратившего своих стремлений. Два года он отчаянно пытался вернуть себе свое нормальное обличье, но в силу обстоятельств, в которых не последнюю роль сыграл так называемый человеческий фактор, Рэндольф Картер покинул нас окончательно, и более уже не появлялся на горизонте истории. Он скрылся в глубокой нише, где тикали странные часы в форме гроба с исписанным непонятными иероглифами, циферблатом и четырьмя стрелками, двигавшимися не в такт с любыми исчислявшими время системами нашей планеты. Эти часы ему прислал йог, о котором прежде рассказывал несчастный Харли Уоррен. Он один из первых смертных сумел проникнуть в Йан-хо, на развалинах древнего Ленга, и вывезти из этого жуткого, призрачного города несколько диковин.